Скандальное интервью с Андреем Макаревичем
Прилетевший в Киев Андрей Макаревич в общении со СМИ в точности придерживался ритма своей знаменитой песни Поворот. Эксклюзивные интервью из апартаментов пятизвездочного Премьер-палаца были перенесены в гримерку за сценой на Майдане и ужаты во времени.
Макаревич общался с журналистами по принципу “кто не успел — тот опоздал”. Повезло в этом случае только одному Корреспонденту, который оказался первым и успел. На вопросы вошедших следом представителей телеканалов легенда рока отвечать отказался.
Идиотов у нас много — примерно полстраны
На благотворительном концерте, который Машина времени дала 15 сентября на Майдане Незалежности, в блюзовом ритме раскачивались огоньки смартфонов, пишущих видео и снимающих фото. Старые рокеры — это уходящая натура, которую нужно торопиться запечатлеть.
58-летний Макаревич — как его называют, дедушка русского рока, в свое время ставший обличителем общества марионеток, — и сегодня остается на гребне политической волны. Теперь его лексика изменилась — стала более жесткой.
Разговор с Макаревичем получился политическим, до музыки дело не дошло.
— Политический и социальный кризис в России разделил ваших коллег по цеху на два типа. Первые — те, кто ушел в астрал, абстрагировался, стал “иметь эту власть в виду”, как выразился Борис Гребенщиков. Это такие, как сам БГ и лидер группы Звуки Му Петр Мамонов. Вторые встали в жесткую оппозицию к власти, наследуя бунтарский дух русского рока, — Юрий Шевчук, а также Василий Шумов, фронтмен группы Центр…
— Есть еще и третьи, которые вполне лояльны к власти.
— А к какому лагерю вы себя относите?
— Ни к какому. Я вообще очень не люблю лагерей. Я всю жизнь был сам по себе и решаю проблемы по мере их поступления. Если мне не нравится то, что делает власть, я об этом говорю. Если мне завтра понравится то, что она сделает, я об этом тоже скажу. Потому что профессиональный оппозиционер — это еще хуже, чем профессиональный патриот. И то и другое отвратительно.
— Может ли художник идти на контакт с властью, стремиться к взаимовыгодным отношениям с ней или тогда он перестает быть художником? Должен ли настоящий творец всегда быть в оппозиции к власти?
— Я не думаю, что здесь должны быть какие-то правила. Художник должен быть художником, и больше он никому ничего не должен. Если он художник, то дальше его личное дело — дружить с властью, быть против нее, не замечать ее. Вообще, мне кажется, это целиком зависит от того, что в данный момент делает власть. Если она делает что-то противное представлениям художника о том, какой должна быть власть или какой должна быть жизнь, то он должен об этом говорить. Или он может общаться с музыкой сфер — это его личное дело. Никто никому ничего не должен в этой ситуации.
— Не так давно вы написали открытое письмо Владимиру Путину, в котором обращали его внимание на то, что коррупция в целом и откаты в частности достигли в России небывалых масштабов. Какой реакции вы ожидали от президента? [Ответом Путина на это письмо была краткая ремарка в СМИ. Ее смысл сводился к тому, что в коррупции в равной степени с чиновниками виновны и бизнесмены: мол, они дают взятки и тем самым поощряют мздоимство.]
— Это была отговорка в чистом виде. Вообще же я никакого ответа не ожидал. Я испытал внутреннюю потребность ему об этом [о коррупции] сообщить — от себя лично. Я бы себя нехорошо чувствовал, если бы этого не сделал.
— Вы получили удовлетворение?
— Да, мне стало легче.
— Считаете ли, что сегодняшней рок-музыке по-прежнему свойственна роль мессианства, как в 1980-1990-е годы? У вас есть преемники?
— Зачем они мне? То, что имею я, я все равно никому не передам. Человек с гитарой перестал быть мессией лет десять, может, 15 назад. Потому что прошло это время. Ничто не бывает вечным. Эта эпоха кончилась, и к этому надо относиться нормально.
— Ваше отношение к делу Pussy Riot? Считаете ли, что оно раскололо российское общество и создало отрицательный имидж стране?
— Расколом общества занимается прежде всего наша власть, к сожалению. И довольно профессионально. И меня это очень печалит. Расколотым обществом управлять проще. Используется любой повод, чтобы общество расколоть.
— Что вы думаете о сегодняшних отношениях церкви и государства в России и Украине? Какими, по-вашему, они должны быть?
— Мне не нравится, что церковь превращается в политический департамент власти. Это ужасно. Этот поиск каких-то внешних врагов все время…
— Масоны, антиглобалисты, госдеп США…
— Это старая песня, рассчитанная на идиотов. И, к сожалению, идиотов у нас много — примерно полстраны.
— Вы же сами сказали в одном из интервью, что население в России “не удалось” и причины российских бед оно должно искать в самих себе…
— Причины всегда нужно искать в самих себе.
— Съездив на Олимпиаду в Лондон, вы написали в блоге, что убедились там лишний раз: русских не любят за границей, а вот, мол, при президенте СССР Михаиле Горбачеве любили. В чем причины той любви и нынешней нелюбви?
— Изменилась наша политика. Я считаю, что она грубая и довольно агрессивная, что она совершенно не направлена на то, чтобы к нам лучше относились. За что нас любить?
— В чем, по-вашему, причины широко распространенной украинофобии в России и такой же русофобии в Украине уже даже не на политическом, а на каком-то физиологическом уровне?
— До тех пор, пока власти будут на этом играть, это будет падать на благодатную почву. Причем это бывает, я ощущаю, больше у вас, чем у нас. Поиск внешнего врага вам так же нужен, как и нашим [правителям].
— Сторонником какой политической силы вы являетесь сегодня?
— Никакой. Я, к сожалению, не вижу политической силы, которая могла бы реально что-то изменить в нашей стране.
— Вы говорили, что не встречаетесь и не общаетесь с представителями власти. Как же ваша встреча с Дмитрием Медведевым? [В 2010 году Макаревич предложил действующему тогда президенту РФ встретиться с ним и другими известными музыкантами в рок-кафе, где они обсуждали не только музыку.]
— Ну, была нормальная неформальная встреча с интеллигентным, достаточно молодым человеком.
— Вы сказали, что на митинги протеста не ходите, потому что не верите, что подобными действиями решаются какие-то проблемы.
— Пару раз ходил, и опять же в тот момент, когда испытывал внутреннюю необходимость там оказаться. Один раз это была Прогулка писателей [акция протеста московских литераторов против задержания оппозиционеров во время “бессрочных гуляний”, устроенных в знак протеста против действий полиции в ходе митинга на Болотной площади 6 мая 2012 года]. Второй раз это было сразу после 6 мая, когда совершенно ни за что повязали огромное количество людей. И всякий раз это имело причину, скажем так.
— А какими методами, если не этим, решаются проблемы общества?
— Не знаю. Во всяком случае не революционными. Я не знаю ни одной революции в истории человечества, после которой стало бы лучше.
— Оппозиционный российский политик Григорий Явлинский недавно сказал: чтобы Россия (и то же можно сказать об Украине) вышла из затяжного постсоветского кризиса, нужны две простые вещи — прекратить врать и воровать…
— Совершенно верно. Но это, к сожалению, нереально. Было бы очень здорово, если бы завтра все прекратилось, но этого не произойдет, и я не знаю, как этого добиться. Я не ворую и не вру, и что от этого изменилось?
— У вас есть любимая страна, в которой вам комфортно бывать и где вы хотели бы жить?
— Я мог бы жить где угодно, но начинать что-то делать в другой стране было бы несколько поздновато. Я уже не настолько молод, чтобы раствориться в другой культуре, в другой среде. А жить я могу где угодно, любая страна — Израиль, Америка, Уганда.